Открываю глаза. Рядом дочка спит. Накрываю ее пледом, подтянув тот повыше и повернув голову в сторону боковой тумбы рядом с диваном, чтобы посмотреть на время замечаю большой букет роз. Розовых. С маленькими бутончиками. Мои любимые.

На глазах выступают непрошенные и оскорбительные слезы.

Даже тут он смог оступиться. Я любила эти розы, а сейчас он принес их, чтобы попытаться скрыть и замаскировать свое предательство.

Ненавижу розовые розы!

– Доброе утро, – звучит со стороны, и я пугаюсь тому, как сердце замерло. Будто стрелой пронзило.

– Тише, не разбуди Лилю, – отвечаю грубовато, хоть и шепотом.

Выползаю из-под пледа аккуратно, чтобы не задеть ее, и хочу уйти, но Тим встает напротив меня.

– Я еще не умылась и не приняла душ, дай пройти, – звучит мой ответ на попытку прикоснуться к моим губам.

В глаза не получается смотреть. Даже голова не поднимается.

– Я просто извиниться хотел. Вчера был немного уставшим.

– Ты, – смотрю на него и ощущаю такую злость, несвойственную мне за эту ложь, которая на меня выливается словно ушат грязи. – Я ненадолго отъеду. Хотела к Кристине заскочить, перед тем как забрать Мишу, – обхожу его и поднимаюсь бегом по лестнице.

Не хочу быть рядом. Даже воздухом одним дышать.

– Я сам съезжу, а ты отдохни.

– Нет. У меня дела.

– В чем дело, – хватает за руку, останавливая прямо перед тем, как я хочу закрыть дверь в ванную.

– Я тоже устаю, Тимур. Иногда так сильно, что хочу побыть одной.

Вырываю кисть и, захлопнув дверь, закрываюсь.

Я так не делала, наверное… никогда. Мы даже шутили на тему, что замок в нашей ванной просто не нужен.

Жаль, такого на сердце нет.

Быстро принимаю душ, одеваю теплый спортивный костюм и выхожу.

– Мамуль, а ты куда? – встречает меня дочка.

– Я за Мишей и к Кристине заеду ненадолго. Завтрак разогреешь? Я пекла вчера еще запеканку творожную.

– Ой, а можно с тобой?

«Нет, солнышко, даже тебе со мной нельзя».

– Милая, я опаздываю.

– Ну ладно, я все равно хотела накраситься сначала, принарядиться. Папу попрошу.

– Встречаешься с Денисом?

– Ну не именно с ним. С подругами, но есть такой шанс, что и он там будет.

– Знаешь, я бы на твоем месте с ним поговорила и сказала напрямую все.

– Ну мам, я не такая отважная, как ты.

– Думаешь я такая?

– Не сомневаюсь.

– Буду позже, – целую ее и буквально сбегаю в гараж, а оттуда не мешкая устремляюсь из дома.

Выезжаю на центральную улицу, встаю на светофоре и звоню подруге.

– Привееет, дорогая. Я уж думала, что…

– Кристин, я могу к тебе приехать? – срываюсь на слезы в секунду.

– Кира… боже, немедленно ко мне. Что случилось? Ты что… Ты плачешь?

– Мне так надо с тобой поговорить, – еле выговариваю свои слова. – Так надо сказать…

Слышу, что она и сама всхлипывает.

– Только будь осторожна на дороге. Сегодня гололед… Может Степу за тобой отправить?

– Нет, я буду скоро уже. Что лапуле купить?

– Просто будь тут, не заезжай никуда.

– Хорошо, я… буду… скоро буду.

Все-таки заезжаю в магазин и покупаю мармелад для моей крестницы Алены и сырный пирог для всех. Наша традиция, которой уже много лет. Паркуюсь во дворе дома подруги и взяв покупки быстро выхожу. Меня так трясет, что я боюсь выронить пакеты. Но меня встречает Кристина сразу на пороге и обнимает.

– Как же ты меня напугала.

А я больше ни слова сказать не могу. Ощущение, что меня ломает по миллиметру. И это даже не больно. Я не чувствую ничего, кроме пустоты. Меня выскребли начисто и там ничего не осталось.

– Давай заходи, поговорим на кухне.

Киваю и ступаю вперед, сняв одежду.

– Тетя Кира, – бросается на мою шею Алена. – Привет.

– Здравствуй, зайка. Я тебе твоего любимого мармелада купила. Сейчас мама отдаст. Как ты, солнышко? – улыбаюсь, поглаживая ее по голове, все так же в обнимку.

– Все хорошо. Готовлюсь к контрольной по математике.

– Я уже говорила, как горжусь тобой?

– Сегодня впервые.

– Ален, бери свои сладости и ступай, нам с тетей Кирой нужно поговорить немного.

– Ой, я поняла. Не уезжай сразу, теть. Я тебе покажу платье, какое мама с папой купили.

– Конечно, – еще раз крепко стискиваю ее и смотрю вслед убегающей хрупкой фигурки.

Алена занимается балетом, поэтому похожа на маленькую тростинку. Но ей нравится, хотя жизнь посвящать только этому занятию она не хочет.

Благо в коридоре было темно, и она не заметила моего состояния. Не хочу пугать ее.

– А Степа где?

– Поехал к отцу в мастерскую. Что-то с машиной. Я не поняла. Садись.

Падаю на стул и смотрю в обеспокоенные глаза подруги.

– Кир, мне вопросы задавать может, или ты сама начнешь? Только скажи.

– Пытаюсь собраться, но не получается. Хочу рассказать по порядку, но внутри так печет, что язык повернуть не могу. Эти слова такие мерзкие, такие отвратительные, что говорить их в отношении себя я… Я не могу Кристин. Как мне в это поверить сначала?

– Так, давай-ка я тебе успокоительного дам. Тебя трясет так, что посуда звенит на столе.

– Нет, кофе сделай, пожалуйста. Я еще даже не ела с утра.

– Я тоже, так что соберись с силами и все расскажешь. Так тоже знаешь, нельзя. Еще сердцем плохо станет.

– Ему уже ничего не поможет, этому дурацкому сердцу, – все, что отвечаю и сижу молча, пока подруга снова не садится напротив.

Отпиваю горячий напиток и все-таки проговариваю вслух горькую и мерзкую правду.

– Тим изменяет мне.

Будто гром, раскатом пронеслись слова по пространству кухни.

А мы с ней застыли, потому что это последнее, что можно было услышать о моем «верном» мужем. Никто бы никогда не поверил в это.

Она молчала, держа в руках кружку, как и я.

– А ты…

– Сама видела, Кристин. Сама… – глаза снова заслезились, потому что они помнили тот кошмар. – Тот же ресторан, тот же отель и даже номер… Он исковеркал наш мир так, что не восстановить. Он… он там с ней… А я стояла и смотрела… как они… они…

Поток речи был хаотичным и бессмысленным для кого-то, но только я знала, о чем говорю, все эти куски складывались в осколки моей любви. Это конец! Сейчас я это чувствую очень четко, как тогда видела все четко и без помарок.

Кристина встала со своего места и села рядом, чтобы обнять и плакать вместе со мной. Долго и болезненно проливать слезы об утерянном равновесии.

– Мне так жаль, Кира. Мне так жаль.

– И мне…

Вот только жалостью не поможешь этой беде. Впрочем, уже ничем. Остается только понять, как избежать максимальных потерь.

– И что думаешь делать?

– Я не знаю. Я просто не знаю.

– Может тебе с мамой поговорить?

– Ну нет. Она, итак, была изначально против нашего союза, хоть и смирилась потом, и полюбила Тимура по-своему. А тут прийти и сказать ей все это? Чтобы она потом причитала о том, что была права? Нет. Не хочу, чтобы он это слышал в свой адрес.

– Ты даже сейчас его защищаешь.

– А как мне иначе быть? Он же моя жизнь, Кристин. Он тот, с кем я разделила четырнадцать лет напополам. Да я просто привыкла думать о нем и детях больше, чем о себе, вот и все. У нас Лиля, Миша, я не могу допустить того, чтобы они в этом всем участвовали. Именно мне приходится сейчас сидеть и думать о том, как отгородить от этой грязи детей.

– Ну ты же понимаешь, что это коснется всех.

– Тогда надо преподнести им как-то… Боже, я не могу поверить, что это теперь моя жизнь.

– С Ирой не говорила и Андреем? Они все-таки близкие друзья, может знали или знают, что-то.

– Лиля вчера была у них, но Иру не видела. Лиза день рождения отмечала с подругами. Ты первая, с кем я это обсуждаю.

– Может тебе уехать на недельку в спа? Помнишь мы с тобой и Самойловой выбирались.

– У меня мероприятие намечается в компании. Нужно организовать все на высшем уровне. Из заграничных филиалов приезжают руководители разных отделов и будут обсуждать новые препараты.